Неточные совпадения
Как только пить надумали,
Влас сыну-малолеточку
Вскричал: «Беги за Трифоном!»
С дьячком приходским Трифоном,
Гулякой, кумом старосты,
Пришли его сыны,
Семинаристы: Саввушка
И Гриша,
парни добрые,
Крестьянам письма к сродникам
Писали; «Положение»,
Как вышло, толковали им,
Косили, жали, сеяли
И пили водку в праздники
С крестьянством наравне.
У каждого крестьянина
Душа что туча черная —
Гневна, грозна, — и надо бы
Громам греметь оттудова,
Кровавым лить дождям,
А все вином кончается.
Пошла по жилам чарочка —
И рассмеялась
добраяКрестьянская душа!
Не горевать тут надобно,
Гляди кругом — возрадуйся!
Ай
парни, ай молодушки,
Умеют погулять!
Повымахали косточки,
Повымотали душеньку,
А удаль молодецкую
Про случай сберегли!..
Это был необыкновенно веселый и сообщительный
парень,
добрый до простоты.
— В
добрый час… Жена-то догадалась хоть уйти от него, а то пропал бы
парень ни за грош… Тоже кровь, Николай Иваныч… Да и то сказать: мудрено с этакой красотой на свете жить… Не по себе дерево согнул он, Сергей-то… Около этой красоты больше греха, чем около денег. Наш брат, старичье, на стены лезут, а молодые и подавно… Жаль
парня. Что он теперь: ни холост, ни женат, ни вдовец…
По натуре
добрый и по-своему неглупый, Виктор Васильич был тем, что называется «рубаха-парень», то есть не мог не делать того, что делали другие, и шел туда, куда его толкали обстоятельства.
— Лучше бы уж его в Сибирь сослали, — думал он вслух. — Может, там наладился бы
парень… Отец да мать не выучат, так
добрые люди выучат. Вместе бы с Полуяновым и отправить.
Парню уж давно за двадцать, смыслом его природа не обидела: по фабрике отцовской он лучше всех дело понимает, вперед знает, что требуется, кроме того и к наукам имеет наклонность, и искусства любит, «к скрипке оченно пристрастие имеет», словом сказать —
парень совершеннолетний,
добрый и неглупый; возрос он до того, что уж и жениться собирается…
Домашняя наша семья состоит из Матрены Михеевны Мешалкиной, туринской мещанки,
доброй женщины, которая славно, то есть опрятно и вкусно, нас кормит, из Варвары Самсоновны Барановой, здешней жительницы, исполняющей добросовестно и усердно должность фрейлины при нашей Аннушке, и из Афанасия, молодого
парня, который нам помогает и смотрит за лошадью и двумя коровами.
Кружок своих близких людей она тоже понимала. Зарницын ей представлялся
добрым, простодушным
парнем, с которым можно легко жить в
добрых отношениях, но она его находила немножко фразером, немножко лгуном, немножко человеком смешным и до крайности флюгерным. Он ей ни разу не приснился ночью, и она никогда не подумала, какое впечатление он произвел бы на нее, сидя с нею tête-а-tête [Наедине (франц.).] за ее утренним чаем.
— Можно! Помнишь, ты меня, бывало, от мужа моего прятала? Ну, теперь я тебя от нужды спрячу… Тебе все должны помочь, потому — твой сын за общественное дело пропадает. Хороший
парень он у тебя, это все говорят, как одна душа, и все его жалеют. Я скажу — от арестов этих
добра начальству не будет, — ты погляди, что на фабрике делается? Нехорошо говорят, милая! Они там, начальники, думают — укусили человека за пятку, далеко не уйдет! Ан выходит так, что десяток ударили — сотни рассердились!
— Жалко мне тебя, паренек!
парень ты
добрый, душа в тебе християнская, а поди каку сам над собой беду состроил! Чай, теперь и себя в полон отдай, так и то тутотка
добром от начальников не отъедешь.
—
Добрый ты
парень! — сказали разбойники, — садись с нами, хлеб да соль, мы тебе будем братьями!
— Спасибо тебе, молодец! — сказал Морозов
парню, — спасибо, что хочешь за правду постоять. Коли одолеешь ворога моего, не пожалею для тебя казны. Не все у меня
добро разграблено; благодаря божьей милости, есть еще чем бойца моего наградить!
— Не взыщи, великий государь, за его простоту. Он в речах глуп, а на деле
парень добрый. Он своими руками царевича Маметкула полонил.
— В самом деле, что тебе здесь стоять? Ступай в казарму, — проговорил один молодой
парень, из военных, с которым я до сих пор вовсе был незнаком, малый
добрый и тихий. — Не твоего ума это дело.
Подле него сидел тупой и ограниченный
парень, но
добрый и ласковый, плотный и высокий, его сосед по нарам, арестант Кобылин.
— Верно,
добрый! Ленивому
добрым быть — самое простое; доброта,
парень, ума не просит…
Сын Алексей нисколько не походил на отца ни наружностью, ни характером, потому что уродился ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца. Это был видный
парень, с румяным лицом и
добрыми глазами. Сила Андроныч не считал его и за человека и всегда называл девкой. Но Татьяна Власьевна думала иначе — ей всегда нравился этот тихий мальчик, как раз отвечавший ее идеалу мужа для ненаглядной Нюши.
— Спасибо, ребята! Сейчас велю вам выкатить бочку вина, а завтра приходите за деньгами. Пойдем, боярин! — примолвил отец Еремей вполголоса. — Пока они будут пить и веселиться, нам зевать не должно… Я велел оседлать коней ваших и приготовить лошадей для твоей супруги и ее служительницы. Вас провожать будет Темрюк: он
парень добрый и, верно, теперь во всем селе один-одинехонек не пьян; хотя он и крестился в нашу веру, а все еще придерживается своего басурманского обычая: вина не пьет.
Восмибратов. Петр-с.
Парень овца, я вам скажу. По глупости его и по малодушеству и приглянулась-с. Ну, конечно, мы с ним дорогого не стоим, а если б Бог дал
доброму делу быть, дали бы вы тысячки на четыре лесу на разживу ему, с нас бы и довольно. Он бы и пооперился с вашей легкой руки и жить пошел.
Сатин. Оставь! Он — хороший
парень… не мешай! (Хохочет.) Я сегодня —
добрый… черт знает почему!..
— Эта встреча плохо отозвалась на судьбе Лукино, — его отец и дядя были должниками Грассо. Бедняга Лукино похудел, сжал зубы, и глаза у него не те, что нравились девушкам. «Эх, — сказал он мне однажды, — плохо сделали мы с тобой. Слова ничего не стоят, когда говоришь их волку!» Я подумал: «Лукино может убить». Было жалко
парня и его
добрую семью. А я — одинокий, бедный человек. Тогда только что померла моя мать.
— Да, да! Чем дальше на север, тем настойчивее люди! — утверждает Джиованни, большеголовый, широкоплечий
парень, в черных кудрях; лицо у него медно-красное, нос обожжен солнцем и покрыт белой чешуей омертвевшей кожи; глаза — большие,
добрые, как у вола, и на левой руке нет большого пальца. Его речь так же медленна, как движения рук, пропитанных маслом и железной пылью. Сжимая стакан вина в темных пальцах, с обломанными ногтями, он продолжает басом...
Судья мог сказать эдак: он у нас очень
добрый, очень умный человек и сочиняет хорошие стихи, но — я не верю, чтобы Чиротта ходил к нему и показывал это письмо. Нет, Чиротта порядочный
парень все-таки, он не сделал бы еще одну бестактность, ведь его за это осмеяли бы.
— Так без погребения и покинули. Поп-то к отвалу только приехал… Ну,
добрые люди похоронят. А вот Степушки жаль… Помнишь,
парень, который в огневице лежал. Не успел оклематься [Оклематься — поправиться. (Прим. Д.Н.Мамина-Сибиряка.)] к отвалу… Плачет, когда провожал. Что будешь делать: кому уж какой предел на роду написан, тот и будет. От пределу не уйдешь!.. Вон шестерых, сказывают, вытащили утопленников… Ох-хо-хо! Царствие им небесное! Не затем, поди, шли, чтобы головушку загубить…
Не цветочек в поле вянет, не былинка, —
Вянет, сохнет
добрый молодец-детинка.
Полюбил он красну девицу на горе,
На несчастьице себе да на большое.
Понапрасну свое сердце
парень губит,
Что неровнюшку девицу
парень любит:
Во темну ночь красну солнцу не всходити,
Что за
парнем красной девице не быти.
— Знать, много ты бедна, — сказал иронически
парень, — что целый мешок наворочали тебе люди-то
добрые… эки
добрые, право; у них крупа-то, видно, что скорлупа…
Я помню, как и отправляли-то его, сердешного, довелось видеть… народу-то!.. и, и, и!.. видимо-невидимо… право, так инда жаль его стало;
парень добре хороший был…
— Не плачь, — говорила какая-то краснощекая старуха, — ну, о чем плакать-то? Слезами не поможешь… знать, уж господу богу так угодно… Да и то грех сказать: Григорий
парень ловкий, о чем кручинишься? Девка ты
добрая, обижать тебя ему незачем, а коли по случай горе прикатит, коли жустрить начнет… так и тут что?.. Бог видит, кто кого обидит…
— А разве всем быть таким, как твой Борис? Небось не за
доброго человека она идет, что ли?.. Григорий забубенный разве какой
парень?.. Полно же, Акулька! В семью идешь ты богатую… У Силантия-то в доме всякого жита по лопате… чего рюмишься?.. Коли уж быть тебе за Григорьем, так ступай; что вой, что не вой — все одно.
Наклевалися воробушки,
Полетели отдыхать!»
— «Что, дойдем в село до ноченьки?»
— «Надо,
парень,
добрести,
Сам устал я, нету моченьки —
Тяжело ружье нести.
Тихо думалось о Степане — конечно, он стал как будто зазнаваться, слишком явно кичился прямотой своих суждений, а всё-таки он самый хороший
парень в селе и желает всем
добра. Ведь и давеча, на мосту, говоря с девицами, он не сказал ничего обидного…
Николай вспомнил бородатого рослого мужика с худым, красивым лицом и серьёзными
добрыми глазами, вспомнил свою крёстную сестру, бойкую, весёлую Дашутку, и брата её Ефима, высокого
парня, пропавшего без вести.
Я думаю: у
парня ни копейки нет; чего
доброго, в тюрьму потянут.
— По округе пошли про тебя слушки разные, пожалуй — вредные тебе. Полола я огород на скорняковской мельнице, был там Астахов, и говорили они со Скорняковым и Якимом-арендатором, что ты молодых
парней не
добру учишь, запрещёнными книгами смущаешь и что надо бы обыск сделать у тебя.
Они, Астаховы, впятером жизнь тянут: Кузьма со старухой, Марья и сын с женой. Сын Мокей глух и от этого поглупел, человек невидимый и бессловесный. Марья, дочь, вдова, женщина дебелая, в соку, тайно
добрая и очень слаба к молодым
парням — все астаховские работники с нею живут, это уж в обычае. Надо всеми, как петух на коньке крыши, сам ядовитый старичок Кузьма Ильич — его боится и семья и деревня.
Однако он был чудесный
парень, широкий и
добрый человек.
— В работники хочешь? — сказал он Алексею. — Что же? Милости просим. Про тебя слава идет
добрая, да и сам я знаю работу твою: знаю, что руки у тебя золото… Да что ж это,
парень? Неужели у вас до того дошло, что отец тебя в чужи люди посылает? Ведь ты говоришь, отец прислал. Не своей волей ты рядиться пришел?
А Михайло Данилыч —
парень добрый, рассудливый, смышленый, хмелем не зашибается, художеств никаких за ним нет.
— Про это что и говорить, — отвечал Пантелей. —
Парень — золото!.. Всем взял: и умен, и грамотей, и душа
добрая… Сам я его полюбил. Вовсе не похож на других
парней — худого слова аль пустошних речей от него не услышишь: годами молод, разумом стар… Только все же, сама посуди, возможно ль так приближать его?
Парень холостой, а у Патапа Максимыча дочери.
— Не бывает разве, что отец по своенравию на всю жизнь губит детей своих? — продолжала, как полотно побелевшая, Марья Гавриловна, стоя перед Манефой и опираясь рукою на стол. — Найдет, примером сказать, девушка человека по сердцу, хорошего,
доброго, а родителю забредет в голову выдать ее за нужного ему человека, и начнется тиранство… девка в воду,
парень в петлю… А родитель руками разводит да говорит: «Судьба такая! Богу так угодно».
—
Парень умный, почтительный, душа
добрая. Хороший будет сынок… Будет на кого хозяйство наложить, будет кому и глаза нам закрыть, — продолжал Патап Максимыч.
— Эка человек-от пропадает, — заметил Иван Григорьич. — А ведь
добрый, и
парень бы хоть куда… Винище это проклятое.
Роднились меж собой: с охотой миршенцы брали якимовских девок —
добрые из них выходили работницы, не жаль было платить за них выводное, но своих девок за якимовских
парней не давали.
Разговорились мы, вижу я, слышу —
парень умный и, надо думать,
доброй души, однако, кажется, маленько озорной, кровь-то молодая, видно, еще не совсем уходилась в нем.
— Какие дела?.. Ни с ним, ни с родителем его дел у меня никаких не бывало, — маленько, чуть-чуть смутившись, ответил Доронин. — По человечеству, говорю, жалко. А то чего же еще?
Парень он
добрый, хороший — воды не замутит, ровно красная девица.
— Женится — переменится, — молвил Патап Максимыч. — А он уж и теперь совсем переменился. Нельзя узнать супротив прошлого года, как мы в Комарове с ним пировали. Тогда у него в самом деле только проказы да озорство на уме были, а теперь
парень совсем выровнялся… А чтоб он женины деньги нá ветер пустил, этому я в жизнь не поверю. Сколько за ним ни примечал, видится, что из него выйдет
добрый, хороший хозяин, и не то чтоб сорить денежками, а станет беречь да копить их.
— Человек он
добрый и по всему хороший, опять же нарочито благочестивый, — ответила Дарья Сергевна. — Ежели только не в отлучке, непременно приедет. А ежели отъехал, можно племянника его позвать, Ивана Абрамыча.
Парень хоша и молодой, а вкруг дяди во всем Божественном шибко наторел. А оно и пристойней бы и лучше бы было, ежели бы чин погребения мужчина исправил. Женщине ведь это можно разве при крайней нужде.
И до самого расхода с посиделок все на тот же голос, все такими же словами жалобилась и причитала завидущая на чужое
добро Акулина Мироновна. А девушки пели песню за песней, добры молодцы подпевали им. Не один раз выносила Мироновна из подполья зелена вина, но питье было неширокое, нешибкое, в карманах у
парней было пустовато, а в долг честная вдовица никому не давала.
А не явись Сашенька,
парню и девке, чего
доброго, пришлось бы попробовать и крапивы…Вот как забавляет себя на старости лет Трифон Семенович.